— укол сверху вниз, как на картинке про всадника со змием.
—.. И се ни щитом, ни бронею… FIRE!!!
Восьмая крутится вслепую, тыча копьем под ноги. Завершив поворот, упирается плечом точно в бок очерченного светом бесплотного контура химе! Музыки никто не слушает — а она есть, есть, есть! За невидимую неразрывную нить мелодии Восьмая вытаскивает себя из боя.
Вокруг лед. Вокруг всего лишь арена!
Выдох; копье под правой рукой, и всей силой в темную массу… Иллюзия химе расплывается; нарастает свет, свет, свет — но слезы вытирать нельзя и здесь; глотая соленые капли, Восьмая выкатывается на центр поля.
* * *
Восьмая выкатилась в центр поля — но теперь вместо недоуменного молчания трибуны ревели. Грохот аплодисментов мог поспорить с прибоем. Цвет льда менялся с багрово-черного на золотисто-зеленый. Главное — она все-таки вспомнила! Вспомнила, вытащила саму себя из уголка памяти, куда забилась перед началом похода от сложности чужого мира и от ужаса проходящей в полушаге смерти. Если она вернется, если ее все же спасут — дома, в Тристейне, она точно так же вытащит магию, память о смешных бедах подружек, о не смешном долге перед семьей ла Блан де ла Вальер…
Танец закончился. К дверце в борту сбежались уже репортеры; Джеймс, как умел, рассаживал их для пресс-конференции. Это казалось неправильным: все же сказано, разве что-то еще осталось неясным? Гаснет свет, лед все темнее; сама Тоне вместо уставной «GO A BOARD» просто машет рукой… Последние аккорды — «two step from heaven» — и тишина, как упавший платок. Восьмая подъехала к воротцам — девочки Тоне тотчас вложили ей в руки плитку, потом подали флягу — а потом, со смущенными улыбками, протянули альбомчики. Для чего?
— Распишись, — объяснила русалка, — обычай такой.
Восьмая дрожащими руками нацарапала имя в каждой тетрадке, и спохватилась, что пишет по-своему.
— Ничего, — Тоне успокоила и тут, — зато подделка сразу будет видна. Проходи. Садись. Отдыхай. Коньки я тебе сама сниму. Дыши. Джеймс, там в сумке что-нибудь осталось?
Бонд молча протянул очередную плитку. Тоне промокнула шею Восьмой полотенцем, ловко расшнуровала на ней коньки, обтерла ступни такими же белыми прохладными полосами бумаги… Восьмая слишком устала, чтобы смущаться от непривычной заботы. Смотрела перед собой — на лед выкатывались поштучно игроки «Тигров Техаса» и «Пантер Пенсаколы». Собирались группами, что-то горячо доказывали друг другу и судьям в полосатом. Наконец, пришли к соглашению и всей толпой повалили в раздевалку. На льду остались капитаны команд: вратарь «Пантер» и тафгай «Тигров».
— Похоже, матч сегодня продолжаться не будет… — Тоне заметила интерес Восьмой, — ничего, сейчас объявят. Вон микрофон тащат, а весь звук и свет пока что замкнут через меня.
Вратарь сгреб микрофон и рявкнул:
— Мы тут рубимся насмерть за рекламу клюшек и штанов. А там за нас девчонки умирают. Короче, мы больше на лед не выходим. Пока умники не найдут, как это исправить!
— В другой обстановке он бы подумал о контракте, о неустойке, — заметил Джеймс. — Но сейчас все взвинчены… Сэр! Куда вы лезете? Назад! Не ломайте барьер! Я вам рассказал уже все, что имел право. Девушка устала, разве не видно?
— Мы предлагаем сорок процентов! Права на ролик!
— А вы не согласись бы выступить?
— Назначьте время интервью! Любые деньги!
— Как вас зовут? Мисс, только имя — заплатим сколько угодно!
Тоне поднялась, небрежно бросила скомканное полотенце в мусорку — и Восьмая поразилась, как быстро тонкая платиновая блондинка обернулась опасной упругой шпагой!
— Ее зовут Восьмая Красная, — отрезала Тоне таким тоном, что антрепнеры и журналисты за барьером даже присели. — И уже послезавтра она уйдет с обратным конвоем. После монтажа ролик будет выложен в открытый доступ. Кто возьмет за него хоть половинку цента, поссорится с Туманом. И это все, что миру следует знать о ней. Сейчас мы возвращаемся в порт. Сиэтл не говорит «нет», верно?
Восьмая прикрыла веки — фотовспышки полыхали непрерывно. Гул затих; молчали даже трибуны.
— Верно, — выразил общее мнение «сопровождающий-восемь». — Сиэтл не говорит «нет».
— В таком случае прошу вас дать дорогу, — Тоне двинулась первой. Восьмая как раз успела зашнуровать форменные ботинки. Поднялась и устало, неспешно зашагала к машине.
* * *
Машина тихонько урчала — точь-в-точь диковинный круглобокий лупоглазый фамильяр; помесь лемура с бегемотом. У машины Фиори беседовал с незнакомым пожилым человеком — круглым, лысым, в хорошем костюме. Разве что сильно уж потертом… Восьмая зевнула. Фиори мгновенно распахнул дверцу. Джеймс подхватил девушку и устроил вдоль просторного заднего диванчика. Тоне как-то просквозила в машину еще раньше и теперь положила голову Восьмой себе на колени.
— Завтра я вас найду, — русалка помахала своему клубу. Девчонки радостно запищали в ответ.
— Фиори?
— Сэр. Прошу вас уделить минуту моему земляку.
Джеймс Бонд повернулся к лысому человечку всем телом. Тот обозначил улыбку — на потрепанном лице смотрелось не впечатляюще:
— Сэр. Понятно, что разговаривать надо не сегодня. Но я хотя бы предложу. Мы — театр «Темное время». У нас постановка — «башня Ласточки». Знаете, сэр, была такая игра — «Ведьмак». Потом еще какой-то поляк по ней книжки писал.
Джеймс поднял уголки губ:
— Вы только полякам эту дурь не скажите. Сначала Сапковский написал книги. А уж потом, по ним, сделали саму игру.
— О… Благодарю… — лысый переступил с ноги на ногу, сделавшись похожим на пингвина из мультика. — Но это неважно. Там сцена. Бой на льду перед Башней Ласточки. Ваша… Подопечная… Сделает эту роль великой. Поверьте мне!
Джеймс пожал плечами; северный ветер закинул его красно-синий галстук через плечо, щелкнул кончиком по уху.
— Она на службе.
— Сервантес потерял кисть при Лепанто, и Лопе де Вега служил в Священной Конгрегации. Ну, в Инквизиции. Война закончится. В это трудно поверить, сэр. Но вы молоды. А я переживаю уже третью войну. И всякий раз казалось: теперь уж точно все, конец! Так вот, сэр. Мне нужна эта девочка. В роли Цириллы Фионы Элен Рианнон. Воевать найдется кому и без нее. А вот на льду… Я видел Роднину, Керриган, Ито — все они пыль! Да, ваша девочка сильна. Четверной риттбергер, да. Но пыль и это! Она высекает из льда брызги, а из людей — слезы. Я не могу ошибиться, я сорок лет в бизнесе. Сэр, возьмите мою карточку. Разумеется, пусть она отдыхает сейчас; да сохранит отец небесный ее спину. Но пообещайте мне, что спросите у нее об этом!
— Что ж, обещаю. Теперь извините. Пора ехать. Фиори!
Хлопнула дверца, разговор остался в налетевшем снегопаде. Машина плавно